Дисклаймер: Тайгером торжественно одобрено.
Мы с Тайгером изначально были почти полярны. Я часто повторял, что он суть мое альтерэго, своеобразная материализация Тайлера Дёрдена в нашей уютной компании на двоих. Мы гармонично дополняли друг друга. Не знаю, была ли ему когда-либо нужна часть моей ответственности, или, к примеру, уравновешенности, но мне определенно была необходима его легкая безуминка. Когда мы познакомились мне не было еще восемнадцати, я ощущал смутное недовольство, связанное с отсутствием в моей жизни, да и во мне самом, чего-то экспрессивного и бессистемного. Мне хотелось увидеть мир под иным углом. В Тайгере отчетливо чувствовалась воля к сопротивлению, вызов и асоциальность, забавно гармонирующая с коммуникабельностью. Я сразу понял, что это мой человек.
Мы отмечали мое восемнадцатилетие, причем отмечали не первый час. Тайгер, которого к тому моменту посетил творческий порыв, неспешно сооружал себе коктейль из дикой смеси всего возможного и невозможного. Именно за этим занятием он и сообщил мне задумчиво, что Шаман нуждается в шоковой терапии. Я пил шампанское, развалившись в кресле, и в тот сладостный миг эта мысль показалась мне вполне справедливой. Все было решено. Мы целовались на диване в зале. Шаман поначалу смотрел завороженно, потом обиделся и ушел в другую комнату. Шок, к сожалению, был совсем не очевиден, подозреваю, ему просто хотелось, чтобы целовали его. Мы хохотали, пили вино и целовались, а из темноты соседней комнаты шало поблескивал шаманий глаз, подернутый поволокой. Потом Шаман долго являлся нам обиженным и нервным, поджидал меня в шесть утра у подъезда, у всех на глазах целовал ни в чем не повинного юного Гудилина, причем не по любви, а исключительно в борьбе за авторитет, терзаясь жаждой произвести впечатление. Наконец наш добрый индейский брат исчез, покинув несчастного мальчика с разбитым сердцем, и, кажется, завел себе девушку где-то в провинции.
Мы с Тайгером тем временем продолжали влиять друг на друга крайне благотворно. В выходные дни мы преимущественно сидели у меня дома, беседовали на темы глубоко философские и смотрели трэш-кино. Таким образом я приобщался к новому для меня в ту пору и непостижимому доселе жанру. Вид летящего во все стороны томатного сока и готических демонов, жестоко терзающих свежую плоть фигуристых порно-звезд, всегда меня убаюкивал.
По ночам мы с Тайгером ходили гулять. Сияющий яркими ночными огнями проспект, пустынные подворотни, узкие гулкие своды подземных переходов, испещренные граффити и нецензурными надписями на любой вкус – вся эта мрачная красота спящего города наполняла наш досуг особой хмельной прелестью. Мы ощущали почти абсолютную свободу, покупая в ночном магазине колбасу - у меня дома опять нечего было есть. По некоей мистической причине все, что хоть как-то могло быть употреблено в пищу, очень быстро заканчивалось, когда ко мне заселялся Тайгер. Он ел даже испорченные грибы.
Однажды ночью, прогуливаясь неподалеку от Института Управления, в котором Тайгер постигал науку манипулирования людьми и их деньгами, мы набрели на ленту, обыкновенно служащую для ограждения строительных участков. Красная мятая лента подрагивала и одиноко шелестела под порывами ветра. Такой подарок судьбы грех было не использовать. Тайгер схватил ленту и деловито потащил ее за собой. Я последовал за ним, с любопытством ожидая его действий. За несколько кварталов до выхода на Партизанский проспект Тайгер принялся старательно привязывать свой трофей к столбу. Другой конец ленты был прикручен нами к столбу с противоположной стороны проезжей части – улица оказалась перегорожена. По окончании дела мы сели на скамейку неподалеку и стали ждать результатов своего труда. Тайгер закурил, я подставил лицо ночному ветру и погрузился в экзистенциальные размышления. Было два часа ночи. По Партизанскому время о времени проносились редкие машины, в закоулке не было ни души. Через некоторое время жизнь все-таки проявилось - какой-то парень всплыл из небытия, недоуменно взглянул на ленту, рванул ее и пустил по ветру. Нет чтобы достать из пол плаща скальпель, тесак или, к примеру, топор. Снова грубая сила. Я так и не узнал, почему таинственный незнакомец так поступил – то ли наша лента и правда показалась ему неуместной, то ли им, как и нами, владело желание сделать что-нибудь забавное.
- Сволочь, - с чувством откомментировал происшествие Тайгер и выронил сигарету из онемевших от возмущения пальцев. – Вандализм какой-то!
После чего обреченно поднялся и пошел привязывать ленту на ее законное место.
Уже не помню, с чего начались наши трения. Просто в один прекрасный момент разница мировосприятий проявилась, и мы стали бесконечно спорить. Он рассуждал о тяжелом роке и легких наркотиках, я - о Сартре и социологии. Наше общение сделалось напряженным. Я думал о дипломе и Москве, он - о Лос-Анжелесе и Новом Орлеане. Он более ко мне не ездил, предпочитал сидеть у себя, в старом доме на площади Победы, в квартире с длинным узким коридором и высокими потолками. Он курил марихуану и наигрывал на гитаре невнятные аккорды, являя собой живое воплощение Джима Моррисона на земле.
Нам обоим понадобилось время, чтобы сжиться с изменениями, которые произошли в нас. Люди меняются. Меняются приоритеты, взгляды, система ценностей, смещается точка сборки. Смещается траектория полета. Люди неминуемо отдаляются. И удержать их рядом может только не поддающаяся осмыслению связь, которая и есть дружба.