В редакции наблюдается живописнейший хаос: плотно исписанные листы, распечатки и обрывки газет смешаны в равной пропорции с человеческой плотью и присыпаны поверху пылью. Варево щетинится карандашами, скрепками, кнопками и прочими канцелярскими принадлежностями, бурлит суетной жизнью, вскипает. Каждый считает необходимым изображать бурную деятельность, дабы скрыть бездействие. Главред бессилен остановить ритуальные пляски, эвокация духов ада неостановима.
- По-моему он потерял разум от любви ко мне, - взволнованно вещает верстальщица Ольга.
- По-моему разума у него и не бывало.
В тусклом свете настольной лампы мягко колышется тяжелый бордовый шелк, бледно золотятся вьющиеся надписи на корешках книг. Пахнет плесенью, гниением и перерождением. Вероятнее всего, запах исходит от сока, проданного мне сегодня испорченным. Также возможно, что плесенью пахнет прохладное небо за окном. Не исключено, что плесенью пахну я сам.
Над городом сошлись в непримиримой борьбе свет и сумрак - солнце и дождь. Раз в сутки положение сил коренным образом меняется: одна из сторон устало сдает позиции, другая торжествует и совершает множество резких движений. Тем временем я отчетливо ощущаю в голове железный штырь, который мечется вместе с небесными воителями туда и обратно, как лопнувший шарик ослика Иа. Внезапно я понял и прочувствовал все отчаяние положения тамлиеров на процессе. Незабвенный брат Эмери, помнится, не был уверен, что проявит должную крепость, ежели его станут жечь. Меня одна только пытка мигренью лишает сил. Хотя нельзя не заметить, что длительные физические неудобства подобной силы в один прекрасный момент кристализуют сознание и приводят к необычайной ясности.